Экс-ректор Ижевской государственной медицинской академии Николай Стрелков - о борьбе кланов, вагоне оружия, "наших людях" в Гарварде и причинах ухода из ИГМА.
Составляя биографическую справку о Николае Сергеевиче Стрелкове, я столкнулся с проблемой: а что в ней вынести на первое место? Его научную деятельность или практическую работу хирурга высшей квалификации? Организацию высшего медицинского образования в Удмуртии или создание республиканского Фонда обязательного медицинского страхования? Работу в Общественной палате Удмуртии и России или в Верховном Совете республики? Тем более что каждая из этих социальных ролей, каждая из граней его личности и страниц его биографии уже оставила глубокий след в науке, российском здравоохранении, в истории республики и Ижевской государственной медицинской академии, в судьбах огромного числа его коллег, учеников, пациентов, избирателей, жителей Удмуртии – всех, кому судьба дарила встречу с ним.
Его авторитет и репутация ученого, ректора, практикующего хирурга, общественного деятеля, человека и гражданина высоки и безупречны. Поэтому его добровольный уход с должности ректора ИГМА стал потрясением для всего медицинского сообщества республики и вызвал недоумение и глухое несогласие преподавателей и студентов академии. А сплетни по поводу якобы реальных причин ухода – чувство брезгливости по отношению к их авторам и распространителям.
Надеюсь, эта беседа с Николаем Сергеевичем откроет нашим читателям новые грани личности этого удивительного человека и поможет всем нам укрепиться в том, что Удмуртия не российские задворки, а ее жители и их дела достойны не декларативного, а реального уважения, внимания и поддержки.
Пять «ходок»
– Как я стал ректором? Еще во время учебы в медицинском институте в течение 4-х лет я работал фельдшером в приемном покое. После окончания института и начала трудовой деятельности в качестве врача – к концу 1992 г. – прошел в ИГМИ (тогда мы еще были мединститутом) все ступени административной лестницы – заместитель декана, декан педиатрического факультета, проректор по учебной работе. В клинике детской хирургии – ассистент кафедры детской хирургии, доцент, профессор, заведующий кафедрой. О дальнейшем росте не помышлял – мне нравилось преподавать, заниматься практической хирургией, наукой. Но 28 декабря 1992 г. Ученый совет института выразил недоверие предыдущему ректору.
Случай, скажу вам, неординарный. Но нужно помнить, а тем, кто помоложе, – знать, что такое конец 1980-х – начало 1990-х гг. Какие-то «советы профессоров» и «советы доцентов», кампании и копания по национальным вопросам, бесконечные политические дебаты, борьба за и против Горбачева и Ельцина, вера в силу «коллективного разума» и свободных выборов «на альтернативной основе» (как тогда любили это слово – «альтернатива»!)… Словом, «разгул демократии». Когда работать успевали?
В такой атмосфере, помноженной на специфику медицинского вуза, и прошел тот «исторический» Ученый совет. А завершился он тем, что меня попросили возглавить институт до выборов. Предыдущий ректор пытался сопротивляться, поехал за защитой в Москву, а вернулся с приказом о моем назначении и.о. ректора ИГМИ.
Конечно, отрешение предыдущего ректора в коллективе готовилось, да и со мной были предварительные беседы, только я каждый раз отказывался и надеялся, что все обойдется. Но когда решение состоялось и предложение возглавить институт было сделано официально, во мне заговорило чувство долга. Во-первых, проректор по учебной работе – это второй человек в вузе. Во-вторых, на тот момент, скажу прямо, эту работу лучше меня никто не знал. Наконец, я сам чувствовал, что дозрел.
В общем, в начале 1993 г., по всем тогдашним правилам, состоялась конференция трудового коллектива ИГМИ, которая должна была выбрать ректора из трех кандидатов – двух профессоров и меня, тогда еще доцента и кандидата наук. За меня проголосовало 100 процентов участников конференции, и началась моя первая ректорская «ходка». Потом было еще четыре. Так и набралось 25 лет ректорского стажа. Была бы республиканская Книга рекордов Гиннесса, можно было бы заявку подавать.
Конец клановой борьбы
– История нашего института – это, помимо прочего, история борьбы трех кланов, трех этнических группировок: еврейской, русской и удмуртской. Так было и в других медицинских вузах, и не только, отличие заключалось лишь в том, что национальный состав от региона к региону менялся. И периодически то одна из группировок брала верх, то другая, то третья. Мне это не нравилось, потому что далеко не всегда шло на пользу делу – интересы клана нельзя ставить выше интересов института.
Став ректором, я собрал аксакалов этих группировок: «Посмотрите на меня: по паспорту я удмурт, по внешнему виду – русский, а нос у меня еврейский. Поэтому – всё. Прекращаем эти эмоционально-национальные распри. Нам нужно работать, нужен результат, и я буду подбирать кадры не по национальному признаку, а только по деловым качествам». Меня тогда очень хорошо поддержал профессор Лев Александрович Лещинский, и вся возня и интриги на этой почве прекратились. Надеюсь, навсегда.
Слезы майора Проломова
– Нет, я не говорю, что жалоб на меня не писали. Писали, особенно мой вечный оппонент В.М. Чучков, который выступал под разными фамилиями. Эта форма «борьбы» в свое время была широко распространена в вузовской среде.
Тут свою неоднозначную роль играл такой орган, как партбюро института. Я в партии не состоял, но по должности был обязан посещать его заседания. И иногда у меня на этих заседаниях волосы на голове шевелились. Помню, работал у нас отставной армейский майор по фамилии Проломов. Он забыл партбилет в кармане рубашки, а жена эту рубашку выстирала. Надо было видеть, как он плакал и каялся на том партбюро! А кто такой майор Проломов? Он, служа в группе советских войск в Германии, предотвратил утечку химического оружия. Своим телом прикрыл, иначе была бы настоящая катастрофа для Европы. Получил за этот подвиг высшую награду ГДР, отравление и сильнейшую психологическую травму, от которой так и не смог избавиться. Его не уволили из армии, а в знак благодарности за заслуги отправили к нам в ИГМИ. И вот такой человек, герой в полном смысле этого слова, вынужден был унижаться перед членами партбюро. Я сидел и думал: «За что? Неужели испорченный партбилет перевешивает то, что этот человек совершил?».
«Было дело – жег папки с документами»
– На том же заседании парткома один из наших коллег отрекся от отца, оказавшегося под следствием. Нетрудно догадаться, кто это был. Прямо Павлик Морозов. Представляете атмосферу?
Когда я стал ректором, мне в наследство достался сейф с протоколами заседаний и решениями партбюро за многие годы. А там такая грязь, такие доносы друг на друга! Я просто взял, сложил это дерьмо в огромную картонную коробку, привез на садовый участок и все побросал в костер. Кстати, до сих пор нет-нет, да и спросит кто-нибудь: «А где те документы?». Я честно отвечаю: «Сжег. И нисколько об этом не жалею».
Мое отличие от предыдущих ректоров было в чем? В их руках была такая структура: ректорат – партбюро – профком – коллектив. То есть между ректором и коллективом был мощный буфер. Львиную часть проблем и вопросов решало партбюро, что-то – профком. Потом КПСС прикрыли, партбюро не стало, профком до сих пор существует формально, только деньги на руководителей зарабатывает. В итоге ты один на один со всем коллективом – от профессора и студента до сторожа. Ты должен разговаривать со всеми, выслушивать всех, объяснять свои действия и решать все вопросы. Ты должен быть открытым. Поэтому, когда я начал работать, первое, что сказал главному бухгалтеру: «Тебе и мне выдавать зарплату в последнюю очередь».
Да, часто приходилось принимать волевые решения, брать ответственность на себя – без этого управлять коллективом невозможно. Видимо, принимал правильные решения, если меня пять раз избирали.
Миллионы рублей в мешках
– Начало 1990-х – это еще и время тотальных неплатежей. Первые деньги из Москвы приходили в лучшем случае в апреле, чаще – в мае. А зарплату и стипендию надо выдавать ежемесячно, за коммуналку платить регулярно, иначе то воду, то электричество отключали. С коммуналкой мне повезло – спасибо тогдашнему начальнику ГЖУ Сергею Александровичу Трухину. Мой тесть и брат Трухина жили в Кировской области, в одном доме – через стенку. На этой зыбкой почве мы с Сергеем Александровичем и познакомились, начали общаться. И он, еще раз ему спасибо, шел навстречу и не торопился с отключениями. А я рассчитывался с ГЖУ по поступлении денег.
А был эпизод, за который можно было и в тюрьму попасть. Это когда В.Г. Хорошавцев и В.В. Бузилов только-только создавали «АСПЭК». Они тогда выкупили помещение «Домашней кухни» на Коммунаров, повыше радиотелецентра. Она славилась очень вкусными и дешевыми гречневой кашей и котлетами. Несмотря на то (а может, и благодаря тому), что в котлетах было очень много хлеба.
Так вот, иду как-то мимо этой уже бывшей «Домашней кухни», а Хорошавцев, Бузилов и Пудов носилками землю из помещения выносят. Подключился, поработали, сели отдыхать, и Хорошавцев спрашивает:
– Чего такой невеселый?
– Какое веселье – уже три месяца ни зарплаты, ни стипендий.
– А сколько тебе надо?
– 400 миллионов (тогда были такие деньги).
– Пошли.
– Куда?
– За деньгами.
Полную версию читайте на сайте «Делового квадрата».
