Борис Гребенщиков: оглядываться назад буду, когда стану импотентом

Неделю назад, 17 февраля, в Ижевске один из родоначальников русскоязычной рок-музыки Борис Гребенщиков беседовал с местными журналистами на пресс-конференции. С известной долей иронии она позиционировалась как «первая за десять лет и последняя в карьере». Мне трудно представить себе россиянина младше 50 лет, кто бы не знал имени Бориса Борисовича или не слышал пары его песен.

Тем не менее справочно напомним, что родился БГ в 1953 году в Ленинграде. В 1972 году, будучи второкурсником, основал группу «Аквариум». В этом году гастрольный тур как раз приурочен к 50-летию группы. С 2005 года он ведёт на «Радио России» программу «Аэростат», где знакомит слушателей с музыкой. Незнакомому с творчеством Гребенщикова и с его интервью разных лет читателям многое в манере ответов может показаться нестандартным, непонятным, удивительным. «Сусанин» предлагает подборку ответов Бориса Гребенщикова на вопросы «о чём угодно» в надежде на думающего читателя.

ПРО МУЗЫКУ

Хочется отметить, что в начале встречи музыкант щедро предложил угостить собравшихся журналистов за свой счёт в баре гостиницы, где проходило общение.

— Не могли бы вы угостить нас историей о том, как вы писали «Иван и Данила»?

— Могу сказать очень просто. Мне пришли в голову несколько кусочков летом 1986 года в селе Дюрсо на Чёрном море. Сейчас оно сметено селем, ничего не осталось. Раньше там было замечательное село. Нас друзья позвали пожить там месяц, и я, сидя под деревом, написал первую часть, а потом через пару месяцев где-то уже под Петербургом также за один присест сел и написал другую. Они просто писались сами, я ничего не придумывал. Без черновиков…

— В песне есть пророческие просто куски, какие-то предсказания…

— Спасибо. Я человек скромный, поэтому промолчу.

— Как связана песня «Иван и Данила» с реальными людьми?

— Никак вообще. Песня появилась во время прогулок с моим тогда ещё маленьким сыном по Михайловскому саду, который был недалеко от нашего дома.

— «Аквариуму» 50 лет, то есть Борису Гребенщикову 50 лет как музыканту. Но поэту Борису Гребенщикову гораздо больше лет…

— Я начал писать стихи, не успев поступить в первый класс, в 1960-м году. А то, что «Аквариуму» 50 лет — я прошу прощения у всех. Это безнравственно. Группе, которой 50 лет, нужно просто в газовую камеру сразу. Ну не может такого быть, это непристойно.

— Вы начали писать стихи в 1960 году. А какое по счёту ваше стихотворение стало песней «Аквариума»?

— Сразу объясню одну простую профессиональную вещь. Слова песни и стихи — это принципиально разные вещи, они принадлежат разным вселенным. У меня, может быть, два или три раза за всю мою жизнь было такое, когда я начинал писать стихотворение и вдруг оно превращалось в песню. Например, «Моей звезде» это факт. И что-то было ещё, но это очень редко. У них разная специфика, разный метод построения слов.

«Аквариум» записывает альбом «Равноденствие» в 1987 году. (Фото: wikimedia.org)

— Принято, что или приходит композитор с готовой мелодией к поэту, или поэт приходит с готовыми словами. У вас как, что главное — нота или буква?

— Писать слова на музыку, я, честно признаюсь, не умею. Если есть слова песни, и в них вслушаться, то мелодия там организуется сама собой, будет слышна. Для меня важно, чтобы какие-то два-три слова совпали с музыкальным ощущением. Если хоть одна строчка будет, всё остальное пойдёт.

— Со следующим вопросом хочется вернуться вновь в те далёкие времена…

— В какие? Далёких времён нет, и прошлого нет. Есть только настоящее.

— По натуре вы лирик, а учились в физико-математической школе и на техфакультете университета. Трудно ли было лирику среди физиков?

— Нисколько. Поскольку во время моего обучения первоочередной целью было — никак ничему не обучаться, а сбегать отовсюду, то никакое обучение мне никогда не мешало. Я очень хорошо сбегаю отовсюду. И всегда, с моей точки зрения, всегда интереснее делать то, что нельзя. Поэтому, когда учишься в чём-то таком математическом, заниматься стихами, живописью или музыкой значительно интереснее. И то же самое в «Аквариуме» до сих пор. Если я чем-то занимаюсь, мне хочется заниматься чем-то другим.

— В школе тоже сбегали?

— Конечно. А для чего ещё ходить в школу? В школу ходят для того, чтобы получать удовольствие.

— Вы знакомы с британским композитором Брайаном Ино. Не было никогда идеи о каком-то общем проекте?

— Во-первых, Брайан у меня играл. На позапрошлом альбоме «Аквариума» в песне «Крестовый поход птиц». Оказал мне огромную честь этим. Во-вторых, у меня настолько ясная картина того, как песня должна звучать, что постороннее участие мне не нужно. Я не хочу ссориться. В итоге всех продюсеров, с которыми я работал, мне приходилось отстранять. Потому что они начинали гнуть куда-то не туда. Ну я же песню написал, я знаю, как она должна звучать.

— Не секрет, что на ваших песнях выросло не одно поколение детей. Зачастую они начинают любить ваши песни раньше, чем научаются говорить. Они не ищут там «двойного дна», каких-то смыслов. Вы, наверное, много слышали подобных отзывов о своих песнях. Какие ваши песни можно назвать «более детскими»?

— Вы знаете, я об этом никогда не думал. И думать об этом не буду. Потому что то, что написано, уже написано. И я предпочитаю заниматься тем, что ещё не написано. А обдумывать своё собственное величие, значимость и красоту — не моё.

— Есть такое издание, New Musical Express, они любят составлять различные списки, куда попадают музыканты, которые повлияли на развитие музыки в своё время. У вас есть свои музыканты, о которых вы также могли бы сказать, что они как-то повлияли на развитие музыки? Использование звука, поэзии, подходов…

— Я бы сказал по-другому. Поэзию использовать нельзя. Тому, кто попытается это сделать, природа так даст по голове, что мало не покажется. Мы не можем использовать поэзию. Это музыка и поэзия нас используют. Мы существуем для того, чтобы передать это. Для чего и как это происходит — совсем не нашего ума дело. Это чуть-чуть выше, чем простая человеческая логика.

Я уже около 16 лет каждую неделю выхожу в эфир «Радио России» с музыкальной передачей, которых на сегодня 875, там я рассказываю о том, что на меня влияет. Одной фразой на это не ответить.

«Аквариум» на музыкальном фестивале Atlas Weekend в Киеве в 2016 году. (Фото: wikimedia.org)

Не то чтобы музыканты влияют на то, куда «пойдёт» музыка, а музыка даётся нам, чтобы мы смогли справиться с сегодняшним и завтрашним днём. Все, кто пишет песни или музыку, очень хорошо знают, что это не они пишут. Это даётся. Вселенной что-то нужно нам, людям, сказать, чтобы мы могли справиться с тем, что происходит. Через нас «спускают» человечеству то, что должно быть воспринято. То, что мы должны переварить и стать готовыми к завтрашнему дню. Я это вижу так. Поэтому абсолютно не важно, кто влияет на что.

Это может прийти, прошу прощения, Билли Айлиш. Они с братом прямо в спальне могут сесть и всё записать. Неважно. Важно то, что нам дают, мы делаем. Влияю ли я на молодёжь — это не моё дело. Может быть, со стороны это видно. Я отчитываюсь не перед молодёжью и не перед стариками. Я отчитываюсь только перед ангелами.

На меня очень много чего влияет. Сегодняшней ночью на меня повлияла девушка по имени Yeule. Она из хикикомори, из того народа, которые сидят дома десятками лет и не выходят оттуда, потому что социальные контакты с людьми они не поддерживают. Вот у неё выходит альбом под названием Glitch Princess. И вот она на меня влияет. Думаю, как вот она звуки так обрабатывает; тоже так хочу научиться.

— Это же какие-то маленькие влияния, радости на неделю, на месяц?

— Естественно.

— А были ли у вас впечатления от музыки, которые бы совсем перестраивали вас?

— Не-е-ет. Меня ничего не перестраивает вообще. Вот какой я был, такой и есть. Просто музыка открывает, перестраивать ничего не надо…

Я признаюсь честно в своей «неравнодушности» к Яну Андерсону и группе Jethro Tull. Потому что мы с ним похожи очень чем-то. Для меня он фигура очень важная. Но, боюсь, ему я объяснить бы это не смог. Хотя он, наверное, сам всё знает.

— Есть ли сегодня среди отечественных исполнителей те, у кого вы можете послушать не одну-две композиции, а альбом?

— В том, что я слышу в творчестве современных российских исполнителей, — желание их слушать во мне совершенно не вызывает. Есть люди, которых я просто люблю, как Женьку из группы Tequilajazzz. Но слушать их… не очень бы стал их слушать.

— Каким Oxxxymiron был в детстве? Могли ли вы тогда предположить, что он станет тем, кем он стал?

— Чудесным мальчиком. Нет, не мог бы… Дело в том, что, поскольку я не в этом мире, я не знаю, кем он стал. Я продолжаю к нему также относиться. У меня немножко другие вкусы. Я абсолютно уважаю то, что он делает. И я знаю, что он очень интеллигентный человек. Это не всегда можно сказать по тому, что он делает. Поэтому вдвойне им восхищаюсь. Потому что он интеллигентный человек, но нужно всегда покрывать себя… всем. И постоянно ругаться матом. За что ему немножко неудобно, но это производственная необходимость.

— Обложка нового альбома Оксимирона оформлена вашей картиной. А ни один альбом «Аквариума» нет, как так получилось?

— Он попросил. Увидел картину и попросил. Про альбомы «Аквариума» мне до сих пор как-то было неудобно. Нельзя же всё в одну корзину. Но с новым альбомом я пока ещё не знаю. У меня есть одна из мыслей по поводу обложки, что это может оказаться моя картина.

— Есть какие-то обстоятельства, которые бы заставили вас вообще перестать гастролировать и давать концерты?

— Да. Очень просто — нежелание их давать.

— В концертах самое прекрасное — быть с этими людьми на сцене, или всё-таки эта «волна» зал-сцена-зал-сцена?

— Вы знаете, про эту волну все что-то говорят, все спрашивают. Что-то я никогда этой волны не чувствовал. Любой концерт — это исповедь. Кто именно будет священником — неважно. И какой я и что между нами происходит — тоже не самое важное. Важно это сделать так, чтобы то, что мы отдаём, было отдано честно, от всего сердца, по-настоящему, без ерунды. Это единственное, что важно.

Как говорил «наш друг Дилан»: «Важны только песни, а я только почтальон, который их доставляет». Вот я целиком подписываюсь, он хорошо знает, о чём говорит.

— Вы проводником представляетесь, но совсем недавно в интервью с Дмитрием Быковым настаивали, что это вы артист, автор этих песен. Проводник-то да, но «оно» должно пройти именно через вас…

— Это даже не я настаиваю. По-моему, это Марина Цветаева говорила. Я абсолютно с ней согласен. Я отвечаю за качество. Быть настоящим или нет, это моя проблема. Если у меня получается быть настоящим, значит, я достиг. Это отвечаю я. А то, что идёт, отвечаю не я. Это значительно выше.

— Эта работа проводника, это чаще мучительно или радостно?

— Как детей рожать. И хорошо, и больно. Только детей девять месяцев носишь, потом рожаешь и всё. А с песней бывает 20 лет мучаешься. Это даже не я, это Леонард Коэн — очень хороший пример, что он писал одну песню по 20-30 лет. И писал не четыре куплета, а больше 60, а потом выбирал из них.

— А у вас есть такие песни, которые писались десятилетиями?

— Конечно, до хрена. И до сих пор ещё пишутся.

— У вас есть место, где к вам чаще муза приходит?

— Муза не приходит. Надо развеять эту иллюзию. Для работы мне нужно любое место, где просто мне не нужно будет каждые пять минут вскакивать и куда-то бежать. Если я могу спокойно сидеть несколько дней. А для того чтобы что-то написать, надо по крайней мере неделю-полторы сидеть. Таких мест на Земле мало, но я нахожусь в поиске постоянном.

— Можно сравнить написание песни и картины?

— Нет. Кроме того, что то и другое требует огромного количества времени и делается не с одного раза, и не с десяти, в принципе это совершенно разные процессы. Их даже сравнить невозможно. В разных мирах находятся.

Картины — дайте мне холст, дайте мне трое суток. И я должен начать. Написание одной картины у меня занимает подходов 15-20. Для этого краска должна высохнуть. Это минимум месяц. И ещё пусть она на стене повисит, чтоб я понял, что вот тут этого не хватает… Ну полгода на картину.

А песня… Было два или три случая в моей жизни, когда песня писалась практически сразу. Но это именно два-три случая из 700 песен. Статистика не в пользу такого подхода.

— Какие песни?

— Две могу назвать легко. «Почему не падает небо» просто за 40 минут, и «Сокол» был написан за полчаса. Просто сел с гитарой и написал. Как это происходит, я понять не могу.

— На школьные дискотеки вас звали выступать?

— В родную школу спустя тридцать лет после окончания, когда я стал уже безопасен, звали. До «Аквариума» я играл два года в отличной школьной группе в дальнем спальном районе Петербурга каждую субботу по вечерам, и мы играли на танцах. Это был 1969 год. Танцевальной музыки было много.

— Когда в 2005 году начинали «Аэростат», понимали, что полёт будет настолько долгим?

— То же самое, как и с «Аквариумом», не думал вообще. Сейчас есть возможность, буду делать. Если б мне не нравилось, не занимался бы этим. Я на «Аэростате» теряю деньги! Покупка песен для радиопередачи — это больше, чем то, сколько мне платят за эти выпуски.

— Сейчас в интернете поток музыки огромен. Как вы достаёте музыку для «Аэростата»? Можете ли людям посоветовать, как сориентироваться в этом супер-багровом океане?

— Проблема выбора — главная проблема теперешнего времени. Раньше проблема была «как достать?», а теперь вопрос «что стоит доставать?». Это было многими предсказано учёными. Я делаю, что могу. Для этого я выпускаю «Аэростат», чтобы люди могли послушать и решить, нравится им это или нет.

Я для того, чтобы чего-то найти, во-первых, изучаю прессу. Для меня это Mojo и Uncut, два журнала. Потом я смотрю сайты типа Pitchfork. Когда что-то новое выходит, знаю, что про это все напишут. Есть «фейсбуки» все эти, где новости все вылезают. И потом тупее всего — просто лезу в iTunes и смотрю, что выходит или будет выходить в ближайшие три месяца. Иногда наугад тыкаю. Иногда попадаю, кстати. Редко бывает, что я просто неизвестное имя хватаю. Иногда мне кто-то что-то рекомендует. В основном, конечно, по журналам. Потому что я знаю вкус этих изданий, и он примерно совпадает с моим.

Я просто рекомендую всем — искать, искать и искать. Найти можно всегда что-то интересное. Сегодня ночью я нашёл китайское регги. Не блеск, но всё равно интересно. А ливанский рэп! Вот это люди.

[После этого Борису Гребенщикову порекомендовали познакомиться с творчеством удмуртской группы post-dukes. «Да, конечно. Я с удовольствием послушаю. Мне будет очень интересно», — ответил музыкант, убирая листок с названием группы в карман пиджака].

— Как относитесь к пиратству?

— К пиратству я отношусь положительно в принципе. Имею в виду настоящее, «золотой век» — 1650-1721 годы. То, что сейчас происходит по поводу авторских прав и в России, и в мире — это уже не гиньоль, это уже порнография. Если они хотят заниматься этим — пожалуйста. Никто не понимает, что, когда человек занимается такими глупостями, он себе обрубает крылья. Считаю, если я написал песню, её имеют право… когда её поют, мне это хорошо. Если над ней будут издеваться — собачье дело. Их. Хотят петь — мне честь. Считать, что за это должны деньги платить? Если платят — пожалуйста.

Вообще, Дэвид Боуи говорил, что «музыка — вещь не прибыльная; если вы хотите заработать на музыке, продавайте майки». И он абсолютно прав.

ПРО КНИГИ

— Вы пишете «Книгу пития», что это будет?

— Могу рассказать подробно. Я начал собирать материал по барам мира, исходя из очень простого соображения. Вот я приезжаю в город, будь это Пермь, или Лондон, или Катманду. Я приезжаю, и мне не у кого спросить — куда пойти-то? Должен быть источник, которому я стал бы верить. Вот я приезжаю в Челябинск и знаю, куда идти. Знаю, что там меня ждёт. Такой книги в мире, насколько мне известно, нет; я её не нашёл. Поэтому решил написать её сам.

Начав писать, столкнулся с двумя большими сложностями, которые непреодолимы. Первая — в то время, как в Лондоне и Нью-Йорке бары остаются на месте, то, когда приезжаешь в тот же Челябинск, прошу прощения, то бар, который был в прошлом году, его уже нет. Очень сложно писать. Но есть несколько баров, которые существуют много лет. Пока я ещё не решил, как это всё будет. У меня начиналось в принципе со «Ста лучших баров мира» с моей точки зрения. А потом я понял, чтобы писать про бары, мне нужно подкрепить это, особенно для русского человека, который не любит коктейли и с ними не знаком совсем, объяснением — зачем пить коктейли. Чтобы объяснить это, нужно рассказать историю 20 лучших коктейлей.

Написав это, я понял, что нужно написать про то, из чего коктейли состоят. Главные спиртные напитки, которые существуют. Получается, что я пишу про всё. Работа, надо сказать, большая. Две книги у меня за последнее время вышли, и издательство ждёт от меня теперь всего остального. Я понял, что пока у меня есть время, нужно понемногу писать, и что-то и получится.

«Аквариум» в Тель-Авиве в 2008 году. (Фото: wikimedia.org)

— Про любимых собутыльников-собеседников там будет?

— А к чему это? Мои собеседники.

— Вы перевели «Бхагавадгиту». Что это, попытка улучшить предыдущие переводы или это ваше прочтение?

— Если вы читали предыдущие переводы, хорошо знаете, что читать их на самом деле невозможно. Люди, которые их писали, не знают русского языка. Абсолютно не ставлю им этого в вину. Их целью не было показать русский язык. Переводы прекрасные, только их читать невозможно. И это меня так раздражало, потому что я в детстве столкнулся с переводом сэра Кристофера Ишервуда. Очень тоненькая книжка, там настолько всё просто и ясно написано… Поэтому, когда я увидел другие переводы, я понял, какой он гений. Он убрал всю херню, все эти красивые элементы и просто изложил суть. Я подумал, что на русском языке нужно сделать то же самое.

У меня получилось чуть-чуть более занудно, потому что пытался сохранить структуру стихов. Чтобы каждый стих в оригинале совпадал со стихами у меня.

— Расскажите про круг чтения. У вас хватает времени на то, чтобы что-то читать, листать?

— С одной стороны хочется показаться интеллигентным человеком и сказать, что да, конечно, и вот это, и вот это… Позавчера я даже с этой целью зашёл в книжный магазин. Потому что я хотел купить 15 кг книг, чтобы ребятам было что возить с собой. Мне стало их жалко. Но я купил всего 8 или 9.

Но на самом деле смотреть на облака мне значительно интереснее, чем читать. Или просто сидеть в кустах на скамейке.

ПРО ЛЮДЕЙ

— Одно из счастий — ходить по Лондону и смотреть на людей, насколько они яркие, красивые, свободные. Особенно контраст виден, когда сразу возвращаешься и идёшь по российской улице. Хоть московской, хоть ижевской…

— «Аквариум» существует для того, чтобы и у нас люди были свободными…

— Дело не только в свободе, которую они излучают. Дело ещё в «прикиде», почему у нас это всё ещё не получается, выразить, что мы классные?

— Это вопрос не ко мне. Я знаю, что мы классные, просто почему-то не можем этого выразить. Я ручаюсь за то, что мы такие же классные. Это факт.

— Поэты и писатели, которых проходят в школе, оказывается, писали и матерные стихи, такое вот юношеское поветрие. Борис Гребенщиков отдал дань такому жанру?

— Мне кажется, что матом изъясняются те, кто не умеет говорить нормальным языком. Я сам вполне склонен иногда в процессе дружеской беседы вести себя не так вежливо, как хотелось бы. Меня всегда это изумляет. Потом я понимаю, что, когда я попадаю в общество людей, которым это близко, у меня внутри происходит перенастройка… а, может быть, и нет.

Но писать, портить песню… Насколько я помню, у меня четыре песни, где есть матерное слово. Песни хорошие, мне жалко, испортил песню. Лучше б сделал что-то другое.

— В последнее время подростки на улице общаются между собой только матом, на весь двор. Им же не объяснить, что делать?

— У нас во главе власти стоят люди, которые по-другому просто не умеют. Что наверху, то и внизу. Простите. Нужно менять тех, кто наверху. Пока «эти» наверху, дети будут разговаривать так и ещё хуже… Рэп? А кто этот рэп проплачивает? Кто оплачивает продюсеров?.. Мировая закулиса? Не-е-ет. Это как раз сцена открытая.

И прятать стыдливо глаза не надо. Потому что мы все этому свидетели. Когда такое происходит сверху, что ждать от людей на улице?

Если говорить об ответственности родителей, то не все умеют воспитывать детей. Меня тоже воспитывали. Меня воспитывали час времени дома, остальное время я на улице. Даже в наше время центральные газеты писали по-русски. Сейчас даже они разучились. Посмотрите, как они ставят запятые. О чём мы говорим? Мы все всё прекрасно понимаем.

— Была ли в России власть, которая совпадает с вами стилистически?

— Нет, с властью я стилистически совпадать отказываюсь любой, простите.

— Многие публичные люди снимаются в рекламе…

— Ой, я с удовольствием приму предложение рекламировать то, что мне интересно. Пока таких предложений не было. Предлагали ли что-то? Самоубийц нет. Мне никто ничего не предлагал.

— «Вечерний М» — это не песня?

— Это не песня, это издёвка, социальный комментарий. К искусству не имеет никакого отношения. Шуточка. Опять пример того, как жизнь вызывает. Я ничего из себя не писал, просто записывал то, что вижу. И мне очень понравилось, как говорится «на воре шапка горит», они все начали кричать: «Это не про меня, это не про меня». Я получил большое удовольствие.

Меня спрашивали тогда, кого я имел в виду. Как будто я знаю кого-то из них по имени! Я не смотрю эту херню. Иногда за завтраком в гостинице можно увидеть какую-нибудь морду: «О, Господи». Эта «песня» написалась сама, я не имел никого в виду просто потому, что я их не знаю. Потом я уже услышал две фамилии, к которым это относится.

* * *

По словам Бориса Гребенщикова, первая песня, которую он исполнил публично — «На нейтральной полосе» Владимира Высоцкого. Тогда будущий рок-музыкант был в четвёртом классе: «Играть на гитаре меня научила бабушка». Закончить подборку вопросов и ответов на них также хочется словами самого музыканта:

«Клянусь, ни разу в жизни я не думал, что будет дальше. Никогда. Мы это делали потому, что нам нравилось это делать. Не думаю о том, что получилось, оглядываясь назад. Думаю: «Вот, блин. Опять с этим миксом новой песни не понимаю — то у меня получается, или нет». Оглядываться назад… Когда я уже совсем импотентом стану, тогда буду оглядываться назад. А пока нет».

Подготовил Дмитрий Стрелков.