Бьется в тесной печурке огонь

Модно нынче рассуждать про отсутствие должного патриотического воспитания детей. Сетовать, кивая на правительство. Мол, забываем мы наших дорогих ветеранов. Их так мало осталось, да и года уже немалые. Видимо надо усовеститься. Прослезиться. Бросить все дела и со рвением нечеловеческим на поиски оставшихся в живых кинуться. Иначе просто не успеем их детям показать. Ну и обогреть, обласкать, поговорить. Хотя я подозреваю, что им бы деньгами. Лекарствами.

А давайте-ка вспомним, как раньше дела обстояли? С политическими внушениями. В самые советские, истинно социалистические времена. Не против? На это сейчас тоже большой спрос имеется. Ностальгический. В плане, как тогда было славно и зачем мы все это великолепие профукали.

Итак, решено! Ударимся в ретро. Устно. Тем более, что за свидетелем и ходить далеко не надо.

В детские года мне постоянно приходилось встречаться с ветеранами. Лично, а не по телеку. Предположу, что к нам еще в детский сад тетушек и дядечек с медалями приводили. На утренники. Но мой невинный дошкольный ум начисто выкинул это из воспоминаний. Поэтому извините, начну с младших классов. Обычно по весне, ближе к празднику Победы, но иногда и по другому поводу, на общешкольных собраниях появлялись почетные гости. Дедушки и бабушки, участники ВОВ. Правда, назывались они стариками весьма условно. Значительно моложе были, живее и здоровее. Почти без палочек.

Сидели визитеры всегда в президиуме, т.е. на сцене. Рядом с директором, завучами и комсоргом школы. За столом, укутанным кроваво-красной скатертью. Под багряными плюшевыми флагами с золотым Лениным, гербом СССР, бахромой и кистями. Хоругви еще два дежурных комсомольца полагалось. Или пионера. По выбору администрации. В парадной форме, красных пилотках-галстуках, с повязками на правом плече. Почетный караул, так сказать. Охрана. Хотя на стяг этот бархатный это явно никто не посягал. Просто его, знамя школы, вносить-выносить надо. Красиво. Меня восхищали их белые трикотажные перчатки.

Считалось, что в караульщики попадают за успехи в учебе и общественной работе. Но на самом деле за рост и экстерьер. Правда, истинные отличники не печалились. Действительно, стоишь там, на возвышении, около этого революционного символа, прям дурак-дураком. Не пошевелиться, не почесаться, не поболтать Гадюки-одноклассники с задних рядов тебя дразнят, рожи смешные корчат. Провокациями занимаются. Караулу-то ржать строго воспрещено.

Бонусы присутствовали. Караульщиков-стягодержателей ожидал бешеный успех противоположного пола. Поэтому имелась определенная конкуренция.

На столе праздничном возвышались один-два графина, стаканы и вечная ваза с цветами. Тюльпанами. А не, вру, чаще покупались гвоздики. Но тоже красные. Все еще пытались эту икебану к себе поближе придвинуть. В надежде подремать незаметно во время речей. Мол, задумался. Наивные. Ученику да не заметить спящую учителку? Справа от стола президиума располагалась фанерная трибуна с хронически шипящим микрофоном. Временами говорилка даже постреливала.

После бравурно-вступительного слова директрисы обязательно выступали участники ВОВ. Делились воспоминаниями. Учили уму-разуму. Наставляли на путь истинный. Без отрыва от бумажки. Это были совершенно обычные люди, по большей части не имеющие высшего образования и актерских талантов. С невнятной дикцией и ограниченным словарным запасом. Поэтому было скучно. Откровенно, до тошноты и нытья под ложечкой. Ей-ей, при всем уважении. Причем, приходили-то каждый год почти одни и те же! И эта тоска смертная повторялось для нас ежегодно. Слово в слово, интонация в интонацию, воспоминание в воспоминание.

Некоторые активисты общества ветеранов умудрялись на дню в две-три организации заскочить. Их ведь не только общеобразовательные учреждения ангажировали. Зачем? Может, не могли отказать приглашающей стороне. Или жаждали внимания. В любом случае, пенсионеры уставали и от этого «гнали страшную пургу». Было заметно.

После речей взрослых младшие классы декламировали стихи. О весне, мае и любви к Родине. Они же танцевали, размахивая поролоновыми цветочками на проволочных стебельках. Иногда пел хор. Нестройно. Что-то лирично-задушевное. У дам прошибалась слеза.

Для нас, школяров, эти собрания были интересны по двум соображениям. Во-первых, не учиться, во-вторых поглазеть на старшеклассников. Поболтать-пококетничать. Когда еще такая возможность выпадет. Кто там слушал, что говорят со сцены?!

Заканчивалось все тем, что гостям вручали очередную почетную грамоту, гвоздичку, повязывали галстук и дарили ценный подарок. Вазу или чайник с чашками. У меня даже крамольная мысль в голове шевелилась. О том, что педагоги так излишки своих презентов ликвидируют. Которые ими на 1 сентября или день учителя получены. Мол, на тебе, боже, что нам негоже. Экономия превыше всего! Куда ветераны это добро складировали? Из кумачовых галстуков простыни шили? Или внукам отдавали. Повторю — каждый год было одно и то же.

На том и расходились.

Самая занимательная встреча с участником войны произошла у меня лет в 11. Вне стен школы. То случилось в пионерском лагере да еще в июле месяце. Воспиталка с пионервожатой какими-то неведомыми путями прознали про существование живого участника аж трех войн! Первой мировой, гражданской и Великой отечественной. И в целях повышениях политической грамотности повели нас к энтому дремучему дедушке в гости. Словно мы про войну не в курсе были. Даром, что столько фильмов пересмотрели. По телевизору и в кино. Но то художества, а здесь жизнь.

Воспитателя в последний момент к начальству вызвали. Девятнадцатилетнюю помощницу это только порадовало. Были у них кое-какие терки.

Дедок проживал в глухой деревеньке, километрах в шести-семи от нашего лагеря. (Боже, как звучит-то! Будто о зоне тюремной речь) Не близко, но и недостаточно далеко для привлечения транспорта. Поэтому добирались пешим строем. Долго. В пыли и жаре. Без воды, еды и аптечки. Дело осложнилось еще и тем, что где-то на трети пути нам повстречалась черемуха с недозрелыми ягодами. Или бузина. Ну и все, кто мог и кому не лень полезли за ягодами. Пионервожатая не возражала. И бесполезно и вместо питья.

Пока все не съели и все нижние ветки не обломали – с места не сдвинулись. Минут двадцать на это ушло. После вегетарианского перекуса две трети отряда имели чернильные пятна на платьях-рубашках и темно-фиолетовые языки-ладошки. Очень праздничный вид!

Помню, я на дерево не полезла. Опоздала. Поэтому ягод почти не ела. Просила подкинуть чуток, но кто там поделится...

Домик у ветерана трех войн был на окраине. Крохотный, на одно окошко. С подгнившим забором и сонной сторожевой собакой. Огородик с картошкой, сарай с крапивой. Дедуля нас не ждал. Пил мутный чай из граненого стакана. С черным хлебом и луком. Нет, нет, его предупреждали, но он запамятовал. А что хотите, лет восемьдесят старику точно было. Трижды воин не обрадовался и не возмутился. Догадываюсь, что вообще не сразу понял, кто мы, откуда и зачем. Тоже мне гости, с лиловыми языками. Без подарков. Пионеры, блин. Он и сам-то был одет вовсе не на парад. Сильно по-домашнему. Т.е. в дырявую застиранную майку и ветхие портки неясного происхождения. Босой. Ну и ладно, не в трусах ведь!

Набились мы в его хоромы под завязку. Слушали стоя. Из мебели-то ржавая кровать, самодельный стол с дырявой клеенкой и какие-то полки, прямо к стене прибитые. Дохлые мухи на некрашенных рамах. Половицы со скрипом. Обыкновенный такой деревенский домишко. Незатейливый. Пахло там сыростью, плесенью, дровами и оконной замазкой.

Пионервожатая долго объясняла хозяину избушки цель визита. Выяснилось, что дедуля был почти абсолютно глух. И слеп на один глаз. Думаю этим и объяснялось стоическое равнодушие к налету двадцати синеротых ленинцев на его вотчину. Вопросы приходилось кричать и показывать на пальцах. «Вожатка» стеничной оказалась. Продолжала наседать. С привлечением писаря. Химическим карандашом по газете. А дед читал медленно.

Почему-то её, пионер-менеджершу нашу, первая мировая жутко интересовала. Хотя та была дореволюционная, империалистическая. А дед все на гражданскую нажимал. И жаловался на соседских кур.

Вобщем странный то был диалог. Путанный. Каждый о своем. Старик о деревенском, пионервожатая об историческом, мы вообще про ужин. И колодец. Пить очень хотелось. Да и ноги устали. Такое вот патриотическое воспоминание. Зря только дедулю мучили вопросами. На обратном пути уже никто на ягоды не отвлекался. Торопливо так шли. Молчаливо. У некоторых начинало журчать в животах… Потом их пропоносило. Делиться надо было, черемухой-то...

Но я видела ветерана аж трех войн!

Еще в нашей школе был музей. Посвященный памяти медицинских работников. Под него выделили целый класс. И завалили памятными альбомами, фотографиями встреч. Заодно старыми учебными журналами, протоколами педсоветов и прочей макулатурой из бухгалтерии. Там же хранились бюсты Ленина, Маркса и то самое школьное знамя. Реально функционировал музей только в мае. И я не видела ни одной экскурсии. Возможно, проверяющих туда таскали. РОНО всякое. Развернуться особо негде было. Стол длинный посередине. На нем потчевали ветеранов. Ну, еще учителя изредка пили чай. На восьмое марта. Кстати, музей функционирует до сих пор. Даже памятник сооружен. Правда, правда! Фотографии прилагаются.

Такое вот воспитание патриота. Беспрерывное, надоедливое, скучное. Убивающее всякую любознательность и тягу к знаниям по истории. Рождающее чувство вины. Ты должен, должен, должен! А что и за что? Дети-то явно не имели отношения ни к войне, ни к страданиям старших. Появились много позже. Но должны были отдать некий долг. За то, что родились, не иначе. Не думаю, что тот опыт требует повторения.

Неужели именно это надо было уважаемым ветеранам? Даже тогда. Ведь все что делается из соображений вины или обязаловки всегда выходит боком! Нам же самим. Чего ностальгируем?