Нобелевские лауреаты в защите не нуждаются. Они уже в истории и подсудны только времени.
И тем не менее.
Вы заметили, что в последние годы в нашем богоспасаемом Отечестве каждое очередное общественно значимое слово и/или действие проводит очередной водораздел, маркирует очередную линию фронта, создает очередной повод размежеваться и глубже окопаться, чтобы продолжить язвить оппонента?
Вы заметили, что чем последовательнее работает механизм расщепления общества по любому поводу, тем азартнее и агрессивнее его игроки, тем элементарнее и незатейливее аргументы, тем шершавее язык высказываний и очевиднее готовность перейти от слов к делу?
Трещины разной глубины, длины и ширины густо покрыли наше общественное сознание, и этот процесс кажется неудержимым.
Присуждение Светлане Алексиевич Нобелевской премии по литературе внесло в наши и без того разобщенные ряды дополнительные разброд и шатания. Отвратительное словечко «нобелевка» утратило свою иронически-завистливую окраску и окончательно превратилось в бранное слово: «они» же по определению не могут дать премию «нашему» писателю, вот и подкармливают «своих» подачками-«нобелевками».
К.М.Симонов, с годами сильно помудрев, первым в нашей истории оценил, стал собирать и записывать живые голоса тех, кто прошел Великую Отечественную. Потом (кажется – потом) был С.С.Смирнов со своей «Брестской крепостью» и поиском живых участников ее защиты. И того, и другого обласкали, наградили и заткнули. Голоса реальных людей, переживших ад и готовых рассказывать о нем языком, отличным от языка передовиц «Правды», не укладывался в уже готовую идеологическую матрицу.
После Симонова и Смирнова больше, насколько знаю, на эту зыбкую тропку долго никто не вставал – себе дороже. Так и жили в нас две истории Великой Отечественной – киношно-романная и та, что осталась в национальной памяти россыпью личных переживаний. Граница между двумя этими историями постепенно истончалась за убылью носителей индивидуальной памяти и в результате попыток редких писателей (среди них был и учитель Алексиевич – Алесь Адамович) ввести эту память в свои тексты. Что для этих авторов оборачивалось нешуточными испытаниями.
И только Алексиевич встала на этот путь погони за «уходящей натурой», летописания не от князя, а от раба и землепашца. От тех, на чьи плечи век рушится всей своей тяжестью, перед кем не скрывает всей своей неприглядности.
Симонов, Смирнов, отчасти Адамович уперлись в стену официальной цензуры, но за их спиной была поддержка и благодарный интерес их героев (а их герои – миллионы переживших и миллионы готовых и способных сопереживать).
Алексиевич сегодня столкнулась не с цензурой (её у нас как бы и нет, её произведения есть в любом крупном книжном магазине), а с вдрызг расщепленным обществом, которое жадно ищет, против кого бы объединиться.
В глазах одних она – новое солнце русской литературы, ещё одна совесть нации и все такое прочее. Для других – продажная бездарь, зарабатывающая на том, что щедро плюет в душу нашему «русскому миру».
А она – ни то и не другое. Она – человек, в меру своих сил и талантов шагнувший навстречу тому знанию о роковых моментах нашей истории, которые по привычке обошла вниманием «большая» литература и журналистика, нашла тех и дала высказаться тем, для кого это «тайное» знание стало судьбой, ночным кошмаром, неизжитой болью.
Никто – подчеркиваю: НИКТО кроме нее - на этот шаг не решился, к этому знанию не прикоснулся. Слава Богу, сегодня есть Артем Драбкин и его записи часто предельно откровенных и страшных бесед с участниками Великой Отечественной войны. И все же Драбкин – это уже потом, после.
Она плохо сделала свою работу? У вас-то она получилась бы, конечно, несравненно лучше? А почему вы ее не делали?
Нет в природе таких знаний о себе, которые могли бы обрушить национальное сознание, вогнать его в ступор и уничтожить. Но только в случае, если это национальное сознание в миллионах своих личных (персональных) воплощений готово и способно проговаривать, осмысливать, осваивать и усваивать весь доступный объем знаний о себе. Весь. Без изъятия.
Как только мы начинаем прибегать к усекновению неудобного, некомфортного знания, мы очевидно слабеем, становимся агрессивнее и, следовательно, уязвимее.
Российское самодержавие долго закрывало глаза на картину мира, которая формировалась в сознании миллионов русских крестьян и рабочих. И когда большевики дали этим миллионам язык для выражения этой картины, где оказалось российское самодержавие?
Не то же ли произошло с авангардом строителей коммунизма?
И снова те же грабли?
P.S. К сожалению, она уже наговорила и еще наговорит много приятного одним и неприятного другим партиям, сцепившимся в схватке за наши умы. Что поделаешь, за пределами своего ремесла большинство (возможно, абсолютное большинство) деятелей культуры были есть и будут такими же, как и мы с вами. Пора научаться отделять частное мнение частного человека от результатов его творчества. И порицая одно, не отдавать на поругание другое.
Источник: FB
* Заметки в блогах являются собственностью их авторов, публикация их происходит с их согласия и без купюр, авторская орфография и пунктуация сохранены. Редакция ИА «Сусанин» может не разделять мнения автора.
