Пушкин, изрядно колесивший по стране, заехать в Удмуртию не сподобился. Краеведы всплакнут по упущенной выгоде, прочие же с облегчением перекрестятся: бог миловал. Истуканов с бакенбардами у нас понатыкали и без всяких поводов, и дополнительные – ни к чему: ни нам, ни покойному. Культ личности которого, удобренный местной спецификой, и без того дает кошмарные всходы. Некий местночтимый художник даже собирался писать картину «Пушкин и удмурты». На основании того, что редактор «Современника» в 1836 году заказал некоему литератору Емичеву статью «Мифология вотяков и черемис»…
Отрадно, что никто пока ещё не додумался водрузить что-нибудь в память о корреспонденте «Современника». Повод-то – налицо, так почему бы и не постоять ему в обнимку с поэтом, склонившись над рукописью? А что, в Селтах, бережно хранящих память о Радищеве, соответствующий каменюка наличествует. Несмотря на то, что селтинский genius loci «воспел» населённый пункт в одной сточке своих путевых заметок: «Сельта или Кожиль-Селты, 29 вер.» И это – всё…
Впрочем, и другие селения, числящиеся теперь на карте Удмуртии, якобы «великого русского путешественника» не вдохновили. Походя он отмечал, что в Сюмсях «впрягают проворно, может быть, по той же причине, как татары, чтоб с рук сбыть», а в Юбарях наблюдал праздник, который «состоит в том, что все девки, бабы и мужики ходят из двора во двор и пьют пиво; ходили до утра и перепились допьяна».
Впечатлившись этими праздничными наблюдениями, авторы сайта «История Удмуртии» цитируют Радищева:
«Нравы их (вотяков – А.Ч.) более склонны к веселью, нежели к печали. Удмурты почти как русские. Общая судьба, общие заботы и невзгоды сблизили два народа, породили дружбу и доверие между ними».
В этом абзаце всё - правда, кроме двух предложений в конце: ничего о «дружбе», «сближении» и «доверии» селтинский гений места в своих записках о путешествии в Сибирь не писал. Ему виделись куда более важными замечания о сожравших гуся игринских собаках и любви местного населения к жизни в холодных избах: «Тараканов нет, но много блох».
Пушкина, назвавшего в «Истории Пугачевского бунта» Ижевский и Воткинский заводы «винокуренными», посети он Удмуртию, ждала бы судьба Радищева. Притягивавший смешное, он покорялся судьбе, удивляясь обстоятельствам и деталям, творившим анекдот. В посёлке Бёрды (Оренбургской области) он спрашивал о пугачевском восстании 75-летнюю казачку Бунтову. Та показала ему «государев дворец» и гребни, в которых якобы зарыт накрытый человеческим трупом пугачевский клад.
Покидая Бёрды, историк Пушкин одарил Бунтову золотым червонцем. Местное население, по воспоминаниям Даля, отреагировало немедленно: «Бабы и старики не могли понять, на что было чужому, приезжему человеку расспрашивать с таким жаром о разбойнике и самозванце, с именем которого было связано в этом краю столько страшных воспоминаний». На следующий день после отъезда Пушкина они снарядили подводу с казачкой и червонцем в Оренбург. Донеся о том, что «вчера-де приезжал какой-то чужой господин, приметами: собой невелик, волос чёрный кудрявый, лицом смуглый, и подбивал под «пугачёвщину», и дарил золотом: должен быть антихрист, потому что вместо ногтей на пальцах когти».
Зная обстоятельства этого дела, страшно даже представить, чем обернулось бы пребывание «солнца русской поэзии» в нашем богом спасаемом краю…
Источник: ЖЖ
* Заметки в блогах являются собственностью их авторов, публикация их происходит с их согласия и без купюр, авторская орфография и пунктуация сохранены. Редакция ИА «Сусанин» может не разделять мнения автора.
