Счастье быть отцом. Пять монологов. Часть первая.

В течение нескольких лет ко Дню матери я делала ряд интервью с женщинами об их родительском опыте, и, честно говоря, удивилась, когда портал «Православие.ру» предложил мне сделать подобный материал про отцов. Почему-то про отцовский опыт говорят меньше. По крайней мере, по моим наблюдениям.

Я встретилась с пятью мужчинами, и они рассказали мне, как изменилась их жизнь с тех пор, как у них появились дети. То, что им дорого, рядом с ними. И внутри тоже – любовь, ранимость и всё, что пережито.

Константин Ижболдин с семьей

Константин Ижболдин, журналист; у него два сына – 11 лет и 2 года:

– Разные дети – разные ощущения. Возраст мужчины тоже имеет значение при этом. Вспоминаю рождение первого сына Артема – достаточно спонтанное событие, но я стремился к этому, и для меня это было радостно.

Второй сын, Андрейка, у нас уже был спланированный. Долгожданный – не сразу получилось, были некоторые сложности. Но, слава Богу, дал нам Всевышний второго сына. И второй раз всё по-другому, конечно. Раньше я был моложе, не такой вдумчивый, внимательный; может быть, не придавал значения всему этому. А теперь для меня важно было общение с женой, наблюдение за ней, потому что я уже понимал: репродуктивный период ограничен, и нужно ловить эти счастливые моменты.

Я присутствовал при родах и в первом, и во втором случае. Не буду призывать всех мужчин это делать.

Считаю, нормально и быть при родах, и воздержаться от этого. Если есть установка у кого-то из супругов, что вот это – женское дело, а это – мужское и не должны они перепутываться, то пусть так и будет. В нашем случае я чувствовал: жене нужна моя поддержка; и я, кстати, от этого соучастия тоже получал энергетику. До мельчайших подробностей это всё в моей памяти.

Когда впервые держишь своего ребенка на руках, тебя охватывает нежность, радость, ни о чем вообще не думаешь. Всплеск эмоций. Что-то происходит на каком-то невидимом, духовном уровне. Я почувствовал еще большую привязанность к семье.

Артемку мы рожали поздно ночью, в 2004 году, в День Победы, 9 мая. Мы были наготове, но нас пригласили на дачу к друзьям, и мы поехали. Вечером Света почувствовала схватки. И я помню, как мы въехали в город под залпы салюта.

Мы добрались до своего дома, начали собираться в роддом, и мне ненадолго нужно было спуститься вниз. И первый раз в жизни я застрял в лифте! Я связался с диспетчером, бригада приняла вызов. А до жены дозвониться не могу. Опять позвонил диспетчерам, попросил их связаться с ней. Мы жили на 9-м, верхнем этаже, я слышу: она вышла и спускается вниз, ко мне. Я кричу ей: «Не ходи, тебе тяжело, меня скоро освободят из лифта!» – а ей уже надо срочно ехать в роддом…

Почему я застрял именно в такой день? Я уже потом думал об этом. Приехали минут через тридцать ремонтники, раскрыли двери лифта, и я вышел. В общем, как мне кажется, это был знак – символ вхождения в новую жизнь через эти створки.(Улыбается.)

Всё закончилось благополучно, мы были вместе на родах. Свете дали возможность отдохнуть, а мы с новорожденным Артемкой остались в соседней комнате. Я с ним разговаривал, снимал на камеру. Я запомнил один момент. Артема положили в прозрачную люльку. Света еще не уснула после наркоза. А там стекло между помещениями. И я вижу, что она лежит, уставшая, в полудреме и улыбается, смотрит на нас. А Артем тоже смотрит через прозрачное стекло на маму. И оба они были такие спокойные в этот момент. И молча смотрели друг на друга.

Для меня модель семьи – это трое детей. Хорошая, добротная семья. Не меньше трех, а двое – это как минимум. Я один у родителей, и мне в детстве не хватало брата или сестры. Мне даже иногда моя младшая сестра снилась. Просыпался всегда с такой грустью.

Учат ли дети чему-то? Да. Они учат держать марку. Это такое внутреннее чутье, ощущение, что я должен выглядеть в глазах своих детей достойно, быть примером. Чтобы слова соответствовали сделанному. Может быть, не всегда это получается, я не идеальный тоже. Но я стараюсь, это чувство постоянно при мне.

Мы друг друга обучаем с сыновьями, это взаимный процесс. Я подсказываю, как поступать в той или иной ситуации по совести. Но и Артем что-то может мне подсказать. У него ярко выраженное чувство справедливости, и мне это нравится, он – неравнодушный человек.

Мудрость отца – в умении понять ребенка, соблюсти баланс: быть примером для него и одновременно его понять. Одним страхом, приказаниями уважения не заслужить. Нужно находить общий язык. Конечно, отцовское воспитание очень важно для мальчиков. Важно участвовать в их жизни. Просто так, например, Артем не будет слушаться. Ему надо доказать, объяснить, почему нужно делать именно это.

У наших детей другое детство, чем у нас. Они растут в потребительском обществе и, возможно, не ценят то, что есть. А нам многого недоставало, многое было в дефиците. Сферу развлечений для детей сейчас не сравнить с нашей. С другой стороны, у нас было полноценное детство, мы самоорганизовывались, росли во дворе, и родители не беспокоились о нашей безопасности так сильно, как сейчас, когда детей оберегают до такой степени, что из них вырастают инфантилы, которые не могут что-то самостоятельно сделать в жизни. Я стараюсь своему сыну дать в этом плане свободу. Свободу быть самостоятельным. То есть не опекать его в крайней степени, когда ребенок в 10 лет не знает, как ориентироваться в городе, потому что он привык, что его везде возят на машине. Мы с 9 лет позволяем нашему сыну одному ездить в трамвае, переходить дорогу, покупать продукты в магазине. Конечно, предварительно мы рассказали ему, как это делается. И сейчас я вижу, что у него появляется характер – благодаря тому, что мы позволяем ему какие-то вещи делать самостоятельно. Это не значит, что мы его отпустили и пусть он сам справляется. Естественно, мы контролируем этот процесс, мы созваниваемся. Но что касается ужасной криминальной ситуации, то во многом это гиперболизировано средствами массовой информации. Я противник того, чтобы воспитывать ребенка в тепличных условиях, особенно мальчика. Мальчик должен понимать, что он – мужик в скором времени. Он должен уметь принимать решения, ориентироваться на местности, играть в футбол, хоккей, ходить в походы, преодолевать себя. А сейчас дети превращаются в компьютерных людей. Все игры виртуальные, в них нет жизни. Совсем иное дело – побороться, пожать друг другу руки, обняться… Надо знакомиться с миром, учиться в нем жить.

Для чего рожать детей? Сейчас я просто не представляю своей жизни без Артема, без Андрея. Такое ощущение, что не могло быть иначе. Мысль работает, но она упирается во что-то Вселенское, в Космос – в то, что не поддается полному постижению. Так должно быть, не нужно ничего доказывать. Это настолько естественно, что, может, и не стоит думать об этом бесконечно. Если исходить из того, что человек – это Божие создание, то и дети его – Промысл Божий.

Владимир Никешкин с семьей

Владимир Никешкин, руководитель Следственного комитета РФ по Удмуртии, генерал-лейтенант юстиции; у него дочь и два внука:

– Когда отец видит ребенка впервые, это неописуемое чувство. Дочь была очень красивой. Я понимаю, что так многие родители говорят, но, поверьте мне, я объективно умею судить, ведь я следователь. Она родилась с черными, достаточно длинными волосами, смуглая. И глазенки – как у взрослого человека. Я ахнул: «Какое сокровище»! Жена мне в окно ее показала. Чудо.

Мы с женой были абсолютно уверены, что будет мальчик, и именно к этому готовились. Но разочарований никаких не было. Что вы, когда я увидел эту красотку… Неописуемое чувство радости и счастья. И к жене возникает более трепетное чувство, она становится тебе еще дороже.

Дочь очень похожа на мою маму. У меня мать очень сильная женщина, боевая. Была врачом в сельской местности. Вся округа к ней обращалась, она главный была человек. Ее очень ценили, любили, уважали. Она сутками работала, шесть дней в неделю. А еще нас, троих пацанов, нужно накормить, одеть, обуть. От нашего дома до больницы было 2,5 километра. Каждое утро и вечер она проделывала этот путь, в любую погоду. Когда она умерла, на похороны приехало много людей. И они стали рассказывать: она меня спасла, мне помогла, мне, мне…

У моего отца тоже был сильный, даже жесткий характер. А характер дочери похож на характер моих родителей. Я вижу в ней черты своей матери, ее мудрость и силу. Всё-таки в генах многое заложено.

Дочь я не воспитывал. Я закончил вуз, когда она родилась. Две недели прошло, я вышел на работу – и начался кромешный ад. Все субботы – рабочие, в воскресенье тоже часто приходилось работать. Видел ее только ночью. Жалею об этом. Старался, конечно, по воскресеньям на природу выехать, на лыжах, на санках…

Девочку нужно воспитывать в любви. Когда ты ради ребенка готов отдать всё, даже жизнь. Жесткость – нет, это не метод в воспитании ребенка. Только логика.

Самый сложный момент – когда ребенок болеет. Когда у меня дочь болела, я делал всё, чтобы заразиться от нее этой болезнью. Если, например, она простужалась, я старался близко контактировать, чтобы подхватить простуду. Я заметил, что в этом случае она сразу же выздоравливала. Это было тысячу раз проверено. Я брал болезнь на себя, мне ведь легче было ее перенести.

Это очень страшно, это хуже всего – болезнь ребенка. Мне тогда дали квартиру. Зимой в ней в одной комнате температура была 8 градусов, а в другой – 12 градусов. Летом комары тучами. Высокая влажность. Дочь в три года получила диагноз «хронический бронхит». Представьте себе: хроник – значит, на всю жизнь. И мы с женой каждый год начали ее возить в Крым. Отпуск был маленький, сначала жена с ней 20 дней, потом я – 20 дней. Вся зарплата уходила на этот Крым. На третий год врачи сняли диагноз, сказали, что даже признаков хронического бронхита нет. Удивлялись. А я просто знал, что вылечу ее.

В 1990-е годы каждый день – происшествия, убийства. Я на экранах телевизоров был семь дней в неделю. Убили, застрелили кого-то – ко мне журналисты приходят за комментариями. Меня все знали. И дочь, как потом оказалось, начала этого стесняться и, знакомясь с мальчиками, никогда не говорила, какая у нее фамилия, чтобы мальчики не встречались с ней «из-за папы». Она мне потом об этом сама рассказала, когда перешагнула через этот комплекс.

Всё равно надо было больше внимания уделять дочери. Она некоторые непростые вещи прожила без меня. Например, у нее был знакомый. Лет двадцати, высокий, красавчик. Влюбился в нее, стал за ней ходить, провожать. И однажды повис в проеме окна на седьмом этаже и сказал: «Если ты уйдешь, я отпущу руки, и моя смерть будет на твоей совести». Потом одну руку отпустил. Девчонке 15 лет. Я, конечно, не знал ничего, не мог оградить. В итоге она поняла, что совершенно не надо с ним дружить. Так он начал ее преследовать! Потом стал отключать свет в нашей квартире: поворачивал рубильник, расположенный на лестничной площадке. Тут она мне всё и рассказала. На следующий день, когда он снова это сделал, она мне позвонила. Я прыгнул в машину, поехал. Поднимаюсь домой, лифт открывается, я вижу его лицо, он испуганно говорит: «Всё-всё, я уже включил»! Но было поздно. Два удара – и он летел… Я его в воздухе поймал потом. Я страшный в гневе, что касается моей границы, порву кого угодно.

Кстати, муж ее очень похож на меня. Я удивляюсь даже.

Как создать доверительные отношения с ребенком? Нужно просто по-честному разговаривать на все темы. У меня, может, это еще профессиональное. Я умею разговаривать с людьми, мне подследственные доверяют. Важно не болтать другим про сокровенные вещи, которые тебе кто-то рассказал. Когда ты сдал тайны человека, ты мертвый для него, никогда не поднимешься в его глазах. Будь честен, никогда не подводи. А дальше дело тактики. Нужно находить какие-то струнки, которые у каждого человека есть.

Дочь намного чище меня, она не сталкивалась с таким количеством зла, не нарушала столько заповедей, сколько я нарушил.

Для моей дочери главное сейчас – дети, муж. И это правильно. Она просто знает, что родители ее никогда не предадут. Я думаю, это дает ей силы.

Когда я служил в армии, на флоте, я абсолютно не боялся смерти. Иногда даже были ситуации, когда я думал: «Эх, погибнуть бы вот сейчас! За Родину!» Чтобы потом школьники сочинения писали про такого героя. Сколько в жизни ситуаций у меня было, когда можно было погибнуть много раз. Я абсолютно не дорожил жизнью. А когда ты отец, ты уже по-другому смотришь на это всё. А кто воспитает? Кто, если не ты?

Я не вижу смысла жизни, если нет ребенка. У нас тут недавно в детдоме было происшествие. Мы пришли туда, и одна девочка, ей 2–3 года, подбежала и сказала: «Будьте моим папой». У меня чуть слезы не брызнули. Но так и не решились с женой – занятость, возраст…

Рожать нужно детей для того, чтобы жить полноценной, красивой жизнью. Надо обязательно испытать это чувство материнства, отцовства. Чувство этого счастья.

Священник Николай Середа с семьей

Священник Николай Середа; у него 7 детей, 5 из которых – приемные:

– Я спал, когда у матушки роды начались. Это было рано утром, в половине пятого. На 31-е была назначена операция, а 29-го она мне звонит и говорит: «Я пошла рожать». Я встал, начал молиться. Был солнечный день, я запомнил это…

Я удивился, когда увидел своего ребенка. Потому что дети обычно, когда появляются, некрасивые – морщинистые, на старичков похожи. А почему-то у меня красивый был. Самый красивый старичок. Но, кстати, я не помню, как мы забирали его из роддома, а вот как Таисию, дочку, помню: у меня тогда была длинная борода, и врачи сказали: «Дедушке ребенка отдать, или мама заберет?» Я говорю: «Я не дедушка, мне 30 лет, я папа». Ну, видимо, я был на дедушку похож. (Смеется.)

Что касается первого приемного ребенка, то у нас была возможность выбора. Серафима, до крещения она была Муслима… Мы о ней ничего не знали, кроме того, что у нее фамилия нерусская. Нас это не смутило. И возраст был не тот, какой мы хотели. Но всё равно мы встретились. Нам она понравилась сразу же.

А уже с последующими детьми была осознанная радость, ощущение, что наша семья увеличивается. И период оформления документов действительно можно сравнить с беременностью. Мы так и постарались к этому отнестись – как к некоему испытанию. Всё равно это нервы: по больницам бегаешь, по организациям, суета. Это многих людей расстраивает. Но мы сразу настроились так: ведь мама испытывает некие трудности при беременности, прежде чем родить ребенка, – так и здесь. Просто это трудности «официальные», формальные.

И всё-таки это радостный период, поскольку ты ждешь, ты представляешь, как ты будешь с ребенком гулять, разговаривать, что вы будете вместе делать. Да, иногда ты ждешь одного от ребенка, а он тебе выдает другое. Но здесь, я считаю, всё зависит от меня. Я всегда в себе разочаровываюсь в таком случае, а не в детях. Вообще считаю себя не совсем достойным отцом. Не получается проводить вместе много времени. Оказывается, я многого еще не знаю. Матушка на помощь приходит, берет это на себя.

Мы были раньше знакомы с детьми, которых усыновили. Мы организовывали детские лагеря у себя на приходе, это было волшебное время. Я тогда окунулся в благодать, в детство, забыв, что я бородатый дядька. И там были дети из детдома. Потом я оформил гостевой патронат, и одна девочка часто к нам приходила в гости. Мы спросили ее, поскольку это был уже человек взрослый, 10 лет, не хочет ли она у нас остаться навсегда. Она согласилась.

Я счастлив в своей семье. Общение с детьми, с супругой – это часть меня уже, это огромное удовольствие. Мне кажется, каждый бы хотел: приходишь домой, и там – радость. Я бы каждому пожелал этого.

Я встречаю счастливые семьи, да. Это и семья моей супруги, и семьи священников в том месте, где я служу. Но даже и у них бывают споры иногда, ничего страшного. Люди же притираются, бывает, что и искорки летят.

Мы перед собой таких вопросов не ставим: как управляться с большой семьей? Если об этом думать – только и будешь сидеть у окошка и печалиться. Просто занимаешься этим и не замечаешь, наверное, трудностей.

Сейчас, пока мы с вами разговариваем, с детьми осталась наша знакомая. Она говорит: какие же у вас дети интересные, не хочется уходить! Вот мы с матушкой и рассуждаем: прежде, чем такую оценку получить, сколько у нас появилось седых волос, сколько мы с ней не спали, сколько сопереживали человеку. Потому что дети из детских домов – это люди с особой судьбой, видевшие в жизни много горя, трагедии, и всё это в них впиталось. Последние дети, которых мы взяли, живут у нас девять месяцев, и только сейчас мы начали замечать, что они стали доверять нам, что они перестали бояться предательства. Они чувствуют себя дома, защищенными. А вообще процесс адаптации для таких детей – не меньше двух лет. Требуется работа родителей с душой этого ребенка, работа всем сердцем. Тут нет рецептов. По моему мнению, важно, прежде всего, сопереживание за судьбу этого человека. Ты ведь любишь его. Я уже своему ребенку объяснял, что любовь – это не поцелуи и не обнимашки. Это когда мы, жертвуя собой, болезнуя за этого человека, стараемся сделать так, чтобы он чаще улыбался, чтобы на его сердце всегда была радость. Наверное, надо быть с ними рядом в любой момент жизни и воспитывать не только словами, но и делами. Совершать такие поступки, чтобы человек видел: тебе можно доверять, ты никогда его не предашь. Чтобы он чувствовал: он тебе дорог.

Иногда идешь по улице и видишь, что некоторым родителям сложно даже того ребенка, которого они родили, принять таким, какой он есть, и забыть о себе. Часто виден в людях эгоизм. Вольно или невольно проявляют они его.

Наши дети учат нас быть настоящими людьми. Учат терпению. Например, бывает трудно принять поступки человека, приемного ребенка. Потом ты понимаешь, что он пришел из определенного общества. Там ведут себя совершенно иначе. У него другие навыки, часто не совсем положительные. Понимаешь и то, что если будешь на него давить, то тогда доверительного отношения не получится. Нужно просто дать ему время. Время, чтобы он осознал, что тот навык, который он там приобрел, здесь, в нашем доме, неуместен, не нужен. Обманывать, чтобы получить лишнюю дольку апельсина, здесь не надо. Все получат поровну, никто обделен не будет.

У меня очень много ошибок. Когда сын родился, я подумал: как сложно садоводу знать, в какой момент надо полить дерево, травинку вырвать, листик обрезать, а тут – человек. Тут неаккуратное слово может человека изменить. Надо быть очень внимательным к словам своим и поступкам. Дети всё впитывают, наблюдают за нами, повторяют наш образ жизни.

Хотя мы обычные люди, конечно. Вчера я только на них обижался, что они матушку обнимают, а меня – ни разу за день не обняли. Всем же хочется тепла. (Улыбается.)

Нашим приемным детям мы объяснили: мы должны быть благодарны тем родителям, которые нас родили. А упасть может любой человек. Любой. За это их судить не надо. На данный момент Бог сделал так, что мы живем одной семьей. Те дети, которые вокруг вас, это ваши братья и сестры, а мы – ваши родители.

Чувство некоторого авантюризма должно быть у тех, кто решил взять приемных детей. А если присутствует страх, это нормально. Чувство «Правильно ли я поступаю?» – это тоже нормально. Мы же берем не сотовый телефон, не ботинки. Еще всегда задают вопрос на курсах приемных родителей, в соцорганизациях: «Почему вы это делаете?» А как можно на это ответить? Почему вы вышли замуж или женились именно на этом человеке? Почему вы любите папу и маму? Ну как можно ответить, почему вы решили полюбить человека? У меня порыв души, место в сердце есть… В общем, мы никак не могли этого описать. Если вы на этот вопрос не сможете ответить словами, но у вас будет понимание в голове или в сердце, этого, я думаю, достаточно.

Надо давать человеку свободу всё-таки. Дать иногда возможность упасть с дерева, с велосипеда – и не бежать к нему, не кричать «караул!» Человек в жизни споткнется не раз, и падения могут быть сильнее и серьезнее, чем с велосипеда. Надо быть рядом, как костыль. Но так, чтобы он не потерялся, не дезориентировался, когда за порог родительского дома выйдет, смог быть самостоятельным.

Я всегда мечтал о доброй, хорошей семье. Для меня непонятны были ветреные отношения друзей, знакомых. Моя приятельница врач-венеролог говорит: «Ты, Николай, как в сказке живешь». Ну, она венеролог, ей видней. (Улыбается.)

Я обсуждаю вопросы семьи со старшеклассниками, они мне тоже задают вопрос: «Почему меняется ценность семьи в мире?» И я не знаю, что им ответить. То ли эгоизма стало больше, то ли идет деградация… Недавно открыл Интернет, узнал, что теперь и в Финляндии легализовали однополые браки и преподносят это как «победу умов и сердец». Свои страсти и пороки мы можем оправдывать бесконечно… Я всё-таки считаю, что это болезнь души, произошедший надлом, потеря ориентиров.

Мне кажется, мы вообще находимся сейчас в кризисе духовном. И когда моя семья дома и все мы вместе, я чувствую, что мы – непобедимая сила. Ты понимаешь, что это порог счастья, и каждый день именно такой – я не могу выделить какой-то один. В любом из них у меня найдется 99 процентов радости. Каждый день – чудо, каждый день для меня приятен. Вот я вижу своих сыновей, стоящих в алтаре, в подрясничках, вижу, как они помогают, стараются. А вот вижу, как шестилетний ребенок первый раз моет посуду – натирает, размазывает грязь, как пылесосит – криво, косо, как может, – и мне это тоже приятно.

Я очень Богу благодарен за свою семью. Четырнадцать лет назад мы с матушкой встретились, поженились, и с этого момента всё стало хорошо. Я рос без отца, мне всегда хотелось, чтобы семья у меня была, как в книжках или как в мечте. Такой нашу семью мы с матушкой и пытаемся сделать.

Зачем рожать детей? Просто хочется любить.