An idle brain is the devil's workshop. – Праздный ум – мастерская дьявола. Говорят, английская народная пословица. Признаться, верится с трудом, а гуглить неохота. Всегда был уверен, что высказывание принадлежит кому-то из «великих». Но это, по большому счёту, и не важно.
В последнее время мне что-то не пишется совершенно. Всё либо фигня какая-то, либо уже написано сто раз до того, причём авторами более умными и сведущими, либо просто некогда. Хотя Фейсбук всё чаще стал услужливо напоминать о моём прошлогоднем многочастном эпосе о жизни карантинного Ижевска и его обитателей. Но то было всё же иное дело. Неожиданное. Необычное. И лично для меня во многом абсурдное, причём по сей день.
Но вот сегодня у меня как раз такой день выдался праздный совершенно (ну, если не считать пятиминутного визита слесаря, о котором накануне вечером сообщил старший по дому с утомлённым ликом, и пары-тройки деловых звонков по телефону). Так что и ум меня такой же праздный. Уж и не знаю, дьявол навёл или ещё какой персонаж вот на какие мысли, с которыми просто не мог не поделиться, хотя и понимаю, что тема специфическая и, наверное, не всех зацепит.
От безделья вдруг всплыла как-то в памяти музыкальная тема. Помню точно, что Рахманинов, а вот откуда именно – никак вспомнить не могу. Да-да, вот такой я элитист. У кого Моргенштерн в голове крутится, у кого Монеточка, у кого ижевская электроника, у кого хип-хоп, а у меня вот – Рахманинов. Короче, начал переслушивать. С ходу нашёл – первый фортепьянный концерт. Тот самый, который на премьере освистала утончённая петербургская публика и смешали с говном столь же утончённые критики. Причём – также факт небезызвестный - лучи понятной субстанции были настолько мощными и густыми, что бедняга Сергей Васильич впал в глубокую депрессию, причём, судя по всему, в самом настоящем, клиническом смысле слова, из-за чего был вынужден лечиться гипнозом у модного в то время среди просвещённой российской публики психотерапевта Николая Даля.
И тут до меня дошло, наконец. Точнее, о нечто подобном я уже думал и прежде, но вот так чётко сформулировал для себя именно сейчас. Принято считать, что первый концерт Рахманинова был слишком сложен, нов и потому непонятен для тогдашнего слушателя, привыкшего к более салонно-патриотической музЫке в стиле Чайковского, Мусоргского, Глинки, Римского-Корсакова и прочей Могучей кучки. Да и сам концерт, пишут уже современные критики, даже несмотря на свою новизну и свежесть, был немного сыроват. Да, в самом деле, сложно спорить: Рахманинов был настоящим музыкальным новатором. Мелодический сюжет, партитуры, гармонический и ритмический рисунок – всё было совершенно непривычно. Причём ирония в том, что как раз гармония в целом должна была быть хорошо знакома именно российскому слушателю. В её основе лежал русский мелос. Он был знакомым, но всё равно каким-то странным. И это, рискну предположить, раздражало ещё больше.
Но это всё, так сказать, на рациональном, логическом уровне. Но ведь музыка – это не всегда и не совсем про ум, общеизвестная, в принципе, вещь. Неспроста музыка – это самый древний и потому самый эмоциональный, субъективный вид искусства. Так вот тут Рахманинов, возможно, даже сам того не желая и не подозревая, бросил в чопорно-пуританскую петербургскую публику конца позапрошлого столетия приличный повод для бугурта и искреннего возмущения. Дело в том, что если прислушаться, то можно со странным чувством обнаружить, что музыка Рахманинова по эмоциональной сути своей чрезвычайно эротична. И особенно ярко, на мой взгляд, это качество проявляется в первых двух фортепьянных концертах. И здесь нынешние критики, наверное, в чём-то правы. Потому что второй концерт – знаменитый, хрестоматийный – в самом деле, это именно эротика. Весьма утончённая, отчасти даже рафинированная. Как-то пару лет назад я одному из своих приятелей-меломанов признался, что всякий раз при прослушивании этого концерта испытываю чувства, аналогичные тем, которые приходится переживать во время секса с любимой женщиной (особо подчеркну: не с любой, а именно с любимой). А вот первый концерт – это настоящий юношеский промискуитет, гормональное буйство, когда хочется именно любую и прямо сейчас. По сути в основе неприятия первого концерта лежит во многом неосознанное понимание его как самой настоящей музыкальной порнографии, причём не в переносном, а практически в самом прямом смысле слова. Особо подчеркну, что сам я далёк от обвинения Рахманинова в подобных грехах. Да и время опять же всё по своим местам расставило.
Вот после таких вот размышлений ко всему прочему приходишь ещё и к мысли о том, что музыка, особенно модернистская, особенно первой трети XX века без всякого преувеличения была одной из высших форм той самой сублимации, о которой так много говорил и писал небезызвестный Фройд.
В качестве эпилога добавлю, что лично для меня лучшим исполнителем первого концерта Рахманинова (ну, кроме Ашкенази, разумеется – это вообще высота недостижимая) был и остаётся Виктор Ересько. Именно ему единственному из авторов слышанных мной интерпретаций этого произведения удалось в полной мере передать вот это самое возмутительное бунтарство, тогда как многие другие, при всём к ним уважении, зачем-то пытались и по сей день пытаются пригладить пафос, придать ему сухие академические оттенки. И самое печальное, что многим меломанам это искренне нравится. Но tastes differ. В общем, английским начал – им и закончу.
* Заметки в блогах являются собственностью их авторов, публикация их происходит с их согласия и без купюр, авторская орфография и пунктуация сохранены. Редакция ИА «Сусанин» может не разделять мнения автора.
